Время для жизни [СИ] - taramans

— В темно-синем лесу, где трепещут осины.

Где с дубов-колдунов облетает листва!

На поляне траву зайцы в полночь косили,

И при этом напевали странные слова!

«Что, слава Семена Семеныча Горбункова спать не дает? Уймись совесть!».

Потом он исполнил «Красное платье» группы Штар. Зине, он видел, очень понравилось!

— Друзья! Эту песню… я хотел бы исполнить для девушки Зины, которая сидит за моим столиком! И к которой у меня смешанные чувства. Почему смешанные? Потому что… несмотря на всю мою нежность к ней… порой мне хочется повторить поступок Отелло… или Синей бороды. Мужчины! Вы, конечно же, тоже подчас испытываете схожие чувства? С одной стороны — хочется обнять и расцеловать, а с другой — придушить, не так ли?

Он спел «Глаза» Ободзинского, глядя в глаза Зины. А та… она сияла!

«Странно… мне так кажется… Кира как-то сейчас оказалась в тени подруги… или только кажется? Или с коньяком пора заканчивать?».

Калошин, провожая его со сцены, прошептал:

— Ну вот видишь, а то говорил — ничего нет! Пока нечем обрадовать! Я к тебе загляну на днях, переговорим!

Потом они еще пили кофе с мороженным. А Зина нашептывала ему на ухо, что поет он куда как лучше «этого Калошина!». Расстались они у ресторана, шумно и весело! Даже викинг — и тот изображал такого — рубаха-парня! Вот только Кира что-то была… не настолько весела. Ну да и пусть ее!

Он, продолжал разгул, прижимая одной рукой Зину, а другой рукой — сверток с собранным ему в ресторане «на вынос». Умудрился поймать какую-то машину, высыпал шоферу все оставшиеся деньги и попросил довезти их. Толи денег там оставалось много, толи парень был и правда такой сердечный, только они оказались у клуба довольно быстро.

Здесь Зиночка… затормозила:

— Ваня! Что-то я… как-то боюсь тебя, правда! Вот уже жалеть начала, что согласилась!

— Душа моя! Я сейчас докажу тебе, что твое решение было абсолютно верным! И доказывать буду до утра!

— Вот… еще больше стала бояться!

— Ну что ты! Посмотри сама, какой я ручной, белый и пушистый! Я — сама нежность! О! Песня… «Покроется небо пылинками звезд, и выгнуться ветви упруго! Тебя я услышу за тысячи верст, мы эхо… мы эхо… мы звездное эхо друг друга!».

Похоже, это было последнее, что сразило Зиночку наповал!

Он сначала старался быть нежным, чутко прислушиваясь к девушке. Голова шла кругом от того, как она таяла в его руках. Вроде бы она кричала. Но помнил он это смутно. А вот дальше… Коньяк из пакета, собранного в ресторане, был явно лишним, и ему, и ей. Нет… так-то все было хорошо. То есть им было хорошо. Но голову и она, и, что самое главное он, потеряли совсем!

Наверное, Мироныч, который дежурил сегодня в клубе, ушел погулять в ночь. Потому как спать он бы точно не смог!

Уже когда в окне начало синеть, а он отпаивал ее крепким чаем, Зина, закутавшись в простыню, отвернувшись, шептала:

— Косов! Ты — подлец! Так нельзя поступать с девушками! Все, что мы делали сегодняшней ночью… это как-то неправильно! Так нельзя делать! Я и половины из того, что мы делали… не то, что не знала! Я даже не представляла, что так можно делать! Ты подонок, Иван!

Он, подхватил ее на руки, крутанулся вокруг себя, и опустил ее на топчан.

— Не смей ко мне прикасаться! Мне так стыдно! До чего я докатилась! Косов! Тут же должен быть сторож, правильно? Это что же — он все слышал? Ой, Божички! Стыдно-то как! Он не мог не слышать… мы так кричали… я так кричала! Почему ты не закрывал мне рот?!

«Ну… вообще-то закрывал. Ладони вон… искусаны. И… его она тоже изрядно покусала, а про спину… даже говорить не хочется! И даже там… тоже саднит! Как она не откусила…».

— Ты хочешь поспать чуток? Или… нет!

— Да что тут спать-то осталось! Просплю институт! Нет, спать мы не будем! Я вот… кое что… повторила бы… если ты не против…

Когда он провожал ее, сначала до передвижки, а потом — так решив, и до дома, она вовсе не выглядела замученной и не выспавшийся. Наоборот, девушка вся светилась.

— Не смотри на меня! Иван! Мне и правда стыдно! Что мы творили с тобой! Это нехорошо… но как же хорошо было! Ты, Ваня, свинья натуральная! Вот как быть… и Кирке похвастаться хочется… вот до дрожи хочется. И понимаю — что могу так упасть в глаза подруги! И знаешь, что — ты мерзавец еще и по той причине, что споил меня! Я чуть не половину не помню вовсе, или помню — очень смутно! А это очень обидно, вот!

— Не смей на меня так пялиться! У тебя сейчас такая похоть во взгляде, что мне дурно становится!

«Странно… какая похоть? Мне вот спать хочется, как из пушки! Шарёнки сами так и закрываются! Сейчас бы проводить Зину, вернуться, выпить чаю и часиков на пять — в люлю!».

— Зин! Ну… если ты не помнишь половину… может как-нибудь повторим? Чтобы лучше запомнилось?

— Замолчи! Не смей мне такое говорить! Мне… нужно все обдумать, пережить. Я не знаю… я не знаю, если бы все вернуть… вот — вечер. Согласилась бы я, если бы знала, что меня ждет?

— Ну, солнце мое! Мне даже… обидно как-то. Я думал — девушке понравилось… а ты — вон как!

— Молчи! Ты глупый самец, Иван! Ты ничего не понимаешь! Мне… может мне и понравилось… просто я смириться не могу с тем… что я вот это все… позволяла.

— Так ты не только позволяла. Ты и активнейшее участие принимала! Ты меня буквально подталкивала к продолжению… этих гнусностей! Ты провоцировала меня… своим телом, своей страстью!

— Ты меня добить хочешь? Ну да… давай — добивай! Вань! Я сейчас со стыда сгорю, здесь же, в вагоне люди. И мне кажется… что они все видят, знают, чувствуют, какая я развратная.

В вагоне, вообще-то, было человек пять, семь от силы. И сидели эти люди далеко от них, и люди эти буквально клевали носами, пытаясь добрать у сна еще чуть-чуть. И никаких флюидов похоти и разврата они явно не чувствовали!

Но Зиночке было плевать — она вновь и вновь переживала прошедшую ночь.

Уже неподалеку от ее дома, когда она потребовала, чтобы дальше он ее